Сильная личность или мифология как один из приёмов кино-языка (по мотивам фильма «Троцкий»)

2017 год – год столетия той революции, о которой нынешняя власть хотела бы просто-напросто забыть. И отчасти ей это удалось. – действительно ведь не было никаких громких мероприятий, чествований, тем более славословий в адрес того октябрьского майдана, повлёкшего все дальнейшие кровавые и трагические для страны события.

Некий след по мотивам Октября с красным днём календаря остался всё же в российской кинематографии-2017: всю осень на телевидении один за другим гремели различные тематические сериалы. Можно было бы отметить, что художественный их уровень в силу заложенного, неявного пропагандистского смысла (о том, что революция – это адская кака) не так уж невысок. Историки и вообще раздраконили того же «Троцкого» и «Демона революции», камня на камне не оставив от мнимой исторической ценности этих сериалов.

Всё это вполне понятно и очевидно. Интересно, однако же, посмотреть, как создатели фильмов выстраивают внутри киноповествования внутреннюю мифологию образа своего главного героя (и даже не одного). Рассмотрим, в частности, именно сериал «Троцкий», где, кажется, Константин Хабенский блестяще всё же воплотил в образе революционера несгибаемого, фанатичного, железного человека того Льва Давидовича, которого на самом деле, скорее всего, не существовало.

Троцкий – рождение образа в первых сериях

Повествование в сериале нелинейное, режиссёры (Александр Котт и Константин Статский) всё время перемежают сцены проезда Льва Давидовича на героическом, красной звездой отмеченном, поезде по полыхающей «гражданкой» стране со сценами из его молодости.

Зарождение мифологии происходит ещё в то время, когда он, находясь вместе с другими арестантами в переполненной камере, внезапно был вызван на разговор к начальнику тюрьмы – Троцкому (и это, между прочим, достоверно известный факт – Бронштейн действительно заимствовал свой псевдоним у старшего надзирателя одесской тюрьмы, где он провёл два года).

Разговор за шахматами с тюремным начальником (его роль досталась Сергею Гармашу), по мысли создателей сериала, запал в душу молодому революционеру Бронштейну тем, что именно этот тюремный Троцкий рассказывает ему о том, как надо держать себя с народом. То есть, как бы и жестить, и одновременно увлекать за собой, манипулировать толпой. И это то, что Троцкий (реальный революционер Троцкий) действительно ведь умел делать, не зря же он считался блестящим оратором и повелителем народных масс.

Дальше создатели сериала как бы немного смягчают образ оформляющегося сталью революционера – в ходе европейского вояжа он встречает социал-революционерку Наталью Седову (образ которой в фильме, кстати, опять же приблизительный, не соответствующий её реальному характеру и отдельным эпизодам биографии). Но и тут уже железный Бронштейн проявляет силу характеру, – к примеру, в сцене спора с Зигмундом Фрейдом.

Апофеозом же процесса «закалки стали», наверное, можно считать сцену разговора Троцкого с Лениным, на крыше какой-то европейской мансарды. Здесь бы, в момент минутного противостояния, когда Ленин буквально держит за грудки над уличной пропастью Льва Давидовича, Троцкому и испугаться, струсить, подчиниться. Но нет, прощаясь с Владимиром Ильичём в этой сцене, Троцкий прямо заявляет ему, что такими методами его не запугать. Железный человек, революционер с большой буквы Р – магия этого образа уже, кажется, складывается интригующая.

Троцкий – калёное железо на протяжении всех восьми серий

Лейтмотивом железного человека пронизана, безусловно, вся история этого сериала. И в каждой серии, по задумке авторов, проходит красной нитью что-то своё, особенное. В одной из серий Троцкий, по сути, отрекается от отца. В другой серии он явно отодвигает на второй план семью с детьми. В третьей – предаёт друга.

И все эти линии с образами восстающих из прошлого призраков заканчиваются в финале каждой серии тем, что они (призраки) возвращаются к нему, каждый со своими упрёками-обвинениями. Ну разве способен выдержать такой натиск обычный человек? Вряд ли, а вот он, Лев Давидович, таки выдержал (всё это опять же, в рамках сериальной мифологии).

Особый параллелизм режиссёры выстраивают в линии его заграничного, мексиканского прозябания, со всеми этими разговорами с местным журналистом-сталинистом Джексоном (который в финале оказывается ещё и завербованным НКВД наёмником – ну, тут понятно, что это прототип реального убийцы Троцкого – Рамона Меркадера).

Генеральная линия мексиканского ответвления истории состоит в том, чтобы показать самый главный и реальный страх, который всё-таки гложет Троцкого изнутри. И это даже не страх смерти (слишком банально), это, скорее, томительная истома, нетерпение в ожидании, когда же уже подосланный Сталиным убийца (или убийцы) таки исполнят свой долг. Собственно, этот лейтмотив, и самый важный для всего сериала, он подстёгивает сюжет о железном Льве до самого конца, притом в финале мифологический культ достигает аккорда, показывая, что и с этим страхом несгибаемый революционер справляется блестяще и остроумно (расскажем об этом ниже).

Троцкий – человек, для которого идея важнее власти

И этот мессендж создатели сериала вложили исподволь в те серии, в которых отображаются события Октябрьского переворота, вспыхнувшей Гражданской войны и внутреннего партийного противостояния в среде вождей-большевиков.

Наиболее явно этот лейтмотив, пожалуй, выражен как раз в целиком и полностью мифологической сцене организации переворота. Оказывается, это один Троцкий всё прекрасно придумал и организовал, ну все эти «захваты почты, телеграфа, телефона, вокзала». А затем, когда разъярённый таким самоуправством Ленин прибегает к Льву Давыдовичу разбираться, оказывается, Троцкий просто и смиренно отдаёт лавры победившей «революции» в руки Ильича. Объяснение тут, конечно, сценаристу предлагают конгениальное: мол, русские пролетариат и крестьянство ну вот никак не восприняли бы еврея в качестве самого главного вождя.

Но это же Троцкий! Человек, для которого идея важнее власти, а значит с точки зрения такой мифологической фигуры всё именно так и могло произойти, да что там – так и было.

Немного пробуксовывает, правда, эта логика в дальнейшем повествовании, в следующих сериях. Когда уже заметно сдающий физически Ленин, накануне окончательной своей болезни, окончившейся смертью, начинает плести заговор вокруг внезапно возвысившегося Сталина. В роли будущего лидера Владимир Ильич видит, конечно же, только Троцкого, и тот, судя по всему, нисколько не против. Тут и вообще, сериал уходит по направлению уже позже сложившейся отдельно общественно-исторической мифологемы о том, что Лев Давыдович, видя в какую кровавую яму сворачивают большевики, решает для себя идти более как бы либеральным, демократическим курсом. Это, по замыслу сценаристов, проявляется в пролоббированной именно Троцким мягкой формы репрессий в отношении оппозиционной интеллигенции. То есть, те самые «философские пароходы», на борту которых в эмиграцию отправились сотню лучших представителей культуры и науки, – всё это тоже заслуга Льва. Вот он какой красавчик был, радел за будущее России даже (неслучайна же его фраза, оброненная в разговоре с сыном – «Возможно, позже я смогу вернуть их всех обратно»).

Совсем, однако, скомкана линия противостоянии Троцкого с партийными «друзьями»-партнёрами, которыми ловко в 20-х годах манипулировал Сталин, а ведь на самом деле вот эта линия могла бы получится очень даже интересной: реальное такое противостояние Троцкий-Сталин, лицом к лицу. Отголоски этого противостояния, впрочем, есть в другой серии, но там ещё сам Лев на революционном коне, и чисто по должности военной отчитывает шакалёнка Кобу, гадящего из-за угла.

Троцкий – предсказуемый финал судьбы через непредсказуемый ракурс версии сериала

Финал в выстроенной сериалом мифологии о железном революционере, конечно же, должен соответствовать мифологическому канону. Никакого тебе Меркадора, подло, исподтишка рубящего ледорубом прямо по темечку, такие фильмы не предполагают.

Герои, как скандировали украинские патриоты на Майдане, не вмирае. Троцкий, как уже говорилось выше, согласно сериалу предвидел смерть, чувствовал её холодный смрад. Но он и не мог просто так взять и позволить убить себя подосланным мерзавцем – это не героическая смерть.

А героическую смерть сценаристы (и опять же в некоторой степени гениально) придумали изобразить в виде спланированного самим же Троцким как бы убийством от рук того самого журналиста Джексона. И тут, кстати, можно было бы ещё поразмышлять о вот этом сознательном мифологическом противостоянии между образом героя (Троцкого) и образом ничтожества (Джексона), как представителей светлого и тёмного, условных добра и зла, противоборствующих, получается, с самой первой серии.

Финальная сцена, начинающаяся прощанием Троцкого с женой Натальей, и заканчивающаяся тем, что Лев Давидович, избивающий палкой Джексона, вынуждает того схватиться за ледоруб, – это очень сильная сцена. Но она, в некоторой степени, ожидаемая, именно так и уходят из жизни сильные личности, герои: они сами решают, когда им умереть и даже орудие убийство (в образе человека) выбирают для себя сами. Иначе и быть не может.

Почему мифология образов важна в кино?

Пример несгибаемого, волевого во всех отношениях Троцкого из одноимённого сериала – это пример того, как хорошие сценаристы грамотно и правильно расставляют акценты в вечных, архетипических сюжетах.

Историки могут сколько угодно находить в таких псевдоисторических фильмах десятки и сотни несоответствий с тем, что было на самом деле (даже если предполагать, что сами они знают, как оно всё происходило на самом деле). Они в своём праве, пускай.

Всё это неважно, потому что язык кино и не предполагает полного, документального соответствия показываемого с тем, что когда-то было.

Мифология – вот что важно и вот что реально в рамках любого такого фильма и сериала. И если режиссёр, ведомый чутким сценаристом, сумеет ухватить это мифологическое так, что в ответ начинают биться в эмоциях сердца зрителей, то, скорее всего, ему удаётся ухватиться за архетипическое. А это значит – получается рассказать старую как мир историю на новый лад, отразить один из основных, главных сюжетов человеческой истории в небольшой и частной истории.

В сериале «Троцкий» его создателям это вполне удалось, и на финальных кадрах наверняка даже неплохо подкованные в истории России XX века люди с чувством выдыхают – «Хорошая история». Действительно ведь, хорошая.

Автор — Филипп Хорват

Ещё больше интересных материалов о творчестве и кино, писательском, сценарном, копирайтерском ремесле в нашем паблике «Нетленка» и телеграм-канале the TXT. Подписывайтесь, будет много интересного!